Недавно Великий национальный совет Турции, или парламент страны, утвердил значимое для региона Ближнего Востока решение — продлил на три года мандат, позволяющий турецкой армии проводить трансграничные операции в Ливане, Ираке и Сирии. Это самый продолжительный такой мандат за всю историю Турции. При этом, согласно сообщениям некоторых турецких СМИ, 26 октября в горах Кандиль, недалеко от Сулеймании, запрещённая в стране Рабочая партия Курдистана (РПК) объявила о выводе своих вооружённых сил с турецкой территории. Все эти события служат поводом вспомнить, каких результатов Анкара достигла на Ближнем Востоке и в регионе Восточного Средиземноморья за последние годы.
Процесс разоружения PKK
Что касается Ирака и Сирии, продление мандата на три года означает возможность проведения турецкой армией периодических операций на территории соседних государств. При этом официальным или предположительным основанием для вмешательства остаётся борьба с трансграничным «курдским терроризмом». Косвенно это может свидетельствовать о том, что громко анонсированный Анкарой процесс «замирения» с курдами либо зашёл в тупик, либо изначально служил лишь внутриполитическим целям — например, для улучшения позиции перед возможными досрочными всеобщими выборами. Власти Реджепа Эрдогана необходимо заручиться поддержкой курдского населения, численность которого в Турции достигает 20 миллионов и более.
Принятый законопроект был одобрен президентом с учётом «продолжающихся угроз безопасности» на южных границах страны и возможных рисков дестабилизации региона. В тексте упоминается, что несмотря на формальное признание Турцией территориальной целостности Ирака, «сохраняющееся присутствие боевиков РПК и ИГ*» (запрещённая в России террористическая организация), а также проявления этнического сепаратизма представляют собой «непосредственную угрозу миру и безопасности государства».
В части Сирии в документе подчёркиваются сохраняющиеся угрозы со стороны боевиков ИГ* и курдских «Отрядов народной самообороны» (YPG), а также риски для национальной безопасности и стабильности региона. Напомним, что турецкие власти обвиняют YPG (основную часть «Сирийских демократических сил») в ведении «сепаратистской политики» и отказе сотрудничать с правительством Башара Асада в Дамаске.
Любопытно, что законопроект предусматривает возможность размещения на территории Турции иностранных войск — разумеется, при необходимости и с согласия главы государства. Однако эта деталь редко становится предметом пристального внимания со стороны СМИ и политиков Турции.
Если обратиться к мандату в отношении Ливана, можно отметить интересную деталь. Речь идёт о миссии Временных сил ООН в Ливане (UNIFIL), чей мандат основан на резолюции Совета Безопасности №1701 от 2006 года, предоставляющей Турции возможность участвовать в миротворческой операции. Предыдущее разрешение парламента действовало до 31 октября 2024 года и теперь продлено до 2027 года. Конкретное число войск и детали участия определит президент.
Примечательно, что главные оппозиционные силы — Республиканская народная партия (CHP) и Партия демократии и народов (DEM) — выразили протест против продления мандатов по Ираку и Сирии, однако возражений по Ливану не высказали. Скорее всего, основное различие в позициях турецкой оппозиции обусловлено тем, что в случае с Ливаном речь идёт о миссии под эгидой ООН, хотя могут существовать и другие причины.
Действительно, за последние пятнадцать лет с момента активного участия Турции в событиях «арабской весны», несмотря на проблемы, власти сумели в определённой степени убедить «арабскую общественность», что «турецкий брат» всегда готов прийти на помощь и восстановить справедливость, при необходимости и силой оружия. Одним из лозунгов, используемых Эрдоганом, были слова идеолога, близкого ему Арифа Нихата Асья: «О великий турецкий флаг, прошепчи нам, куда хочешь быть поднят. Куда пожелаешь — туда и поднимем тебя».
Очевидно, что среднесрочная стратегия Турции на Ближнем Востоке строится на трёх основных направлениях.
Первое — закрепление достигнутых успехов в соседней Сирии. Это осуществляется не только через военное присутствие (создание военных баз, участие в формировании новой регулярной армии, поставки вооружений), но и через координацию социальных, гуманитарных и инфраструктурных проектов, часто реализуемых совместно с американскими, катарскими и другими компаниями.
Второе — решение курдской проблемы. В первую очередь это касается закрепления договорённостей с РПК, лидер которой ранее призвал сложить оружие и распуститься. Кроме того, после долгого периода жёсткой позиции власти стремятся наладить контакты с Партией демократии и народов (DEM), представители которой встретились с Эрдоганом 10 апреля. В этом контексте также следует рассматривать инициативу, поддержанную администрацией Трампа, по интеграции вооружённых курдских отрядов в состав сирийской армии, что обещает быть непростым процессом.
И, наконец, третье направление — попытка достичь хотя бы некоего баланса в отношениях с Израилем. После свержения «режима Асада» и ослабления проиранских сил в Газе и Ливане влияние Ирана в регионе значительно уменьшилось. Если раньше основной конфликт проходил между Израилем и Ираном, то сегодня центр напряжённости смещается в сторону трений между Турцией и Израилем. К примеру, из-за сопротивления правительства Нетаньяху под угрозой оказывается участие Анкары в послеконфликтном восстановлении Газы, причем обсуждаются варианты с привлечением азербайджанских миротворческих сил в качестве компромиссного решения. Всё это подчёркивает важность США для турецкой региональной политики, так как администрация Трампа потенциально может выступить гарантом «новой нормальности» в отношениях Анкара-Иерусалим.
Похоже, что обозначенные ключевые задачи внешней политики Анкары одновременно направлены на частичное решение вопросов внутренней повестки — таких как проблема беженцев, борьба с терроризмом и другие вызовы. Это особенно актуально сейчас, когда Эрдогану возможно придётся участвовать в досрочных выборах, а его партия подходит к ним со сниженной поддержкой.
Таким образом, «сирийский вопрос» вместе с сопутствующими региональными проблемами остаются центральной составляющей ближневосточной стратегии Турции. Опыт «стратегического терпения», то есть продолжительной поддержки вооружённой оппозиции в Сирии на протяжении полутора десятилетий, рассматривается как пример, который можно применить и к другим региональным конфликтам, например, палестино-израильскому противостоянию.
Реализация целей турецкой политики на Ближнем Востоке позволит стране укрепить статус государства, играющего ключевую роль в формировании новой архитектуры безопасности, не только в регионе, но и на Черноморско-Каспийском пространстве, а также частично в Европе, особенно на Балканах. Это связано с кризисом евроатлантической идентичности, который осложнился после прихода к власти Дональда Трампа. В Анкаре воспринимают эти изменения как возможность переосмысления отношений с ЕС и позиционирования Турции как сильного (в том числе военного) и надёжного партнёра.
Можно также отметить, что Анкара старается позиционировать себя одновременно и на Востоке, и на западноевропейском направлении в качестве важнейшего связующего звена. Турция предлагает арабским странам посредничество в диалоге с европейцами, а Брюсселю пытается представить себя как ключевого игрока и «ясновидящего» в арабском мире. И в подтверждение этому служит заметное укрепление турецко-итальянских отношений в нынешнем году, а также активный диалог с государствами Персидского залива, включая недавний, практически беспрецедентный визит турецкого лидера в Оман — страну с тесными связями с Великобританией, что не является секретом.
